39
А. М. ГОРЬКОМУ
31/VII. 919.
Дорогой Алексей Максимыч! Чем больше я вчитываюсь в Ваше письмо, чем больше
думаю о связи его выводов с изложенным в нем (и рассказанным Вами при наших сви-
даниях), тем больше прихожу к убеждению, что и письмо это и выводы Ваши и все
Ваши впечатления совсем больные.
Питер — один из наиболее больных пунктов за последнее время. Это и понятно, ибо
его население больше всего вынесло, рабочие больше всего наилучших своих сил по-
отдавали, голод тяжелый, военная опасность тоже. Нервы у Вас явно не выдерживают.
Это не удивительно. А Вы упрямитесь, когда Вам говорят, что надо переменить место,
ибо дать себе истрепать нервы до больного состояния совсем неразумно, даже с точки зрения
самого грубого расчета неразумно, не говоря уже о иных точках зрения.
Как и в Ваших разговорах, в Вашем письме — сумма больных впечатлений, доводя-
щих Вас до больных выводов.
Начинаете Вы с дизентерии и холеры; и сразу какое-то больное озлобление: «братст-
во, равенство». Бессознательно, а выходит нечто вроде того, что коммунизм виноват —
в нужде, нищете и болезнях осажденного города!!
Дальше какие-то мне непонятные озлобленные остроты против «заборной» литера-
туры (какой? почему связанной с Калининым?). И вывод, будто «ничтожные остатки
разумных рабочих» говорят, что их «предали» «в плен мужику».
Это уже совсем ни с чем не сообразно. Калинин что ли обвиняется в предательстве
рабочих мужику? Так выходит.
Могли выдумать это рабочие либо совсем зеленые, глупые, с «левой» фразой взамен
головы, либо издерганные, измученные, голодные, больные, либо «остатки аристокра-
тии», которые великолепно умеют извращать все и вся, великолепно хватаются за лю-
бую мелочь для излияния своей бешеной злобы против Советской власти. Эти остатки
Вы тут же в письме и поминаете. Их настроение на Вас болезненно влияет.
Вы пишете, что видите «людей самых разнообразных слоев». Одно дело — видеть,
другое дело ежедневно во всей жизни ощущать прикосновение. Последнее приходится
Вам больше всего испытывать от этих «остатков» — в силу хотя бы Вашей профессии,
заставляющей «принимать» десятки обозленных буржуазных интеллигентов, да и в си-
лу житейской обстановки.
Будто бы «остатки» «питают к Советской власти нечто близкое симпатии», а «боль-
шинство рабочих» поставляет воров, примазавшихся «коммунистов» и пр.!
И Вы договариваетесь до «вывода», что революцию нельзя делать при помощи воров,
нельзя делать без интеллигенции.
Это — сплошь больная психика, в обстановке озлобленных буржуазных интеллигентов обострившаяся.
Все делается, чтобы привлечь интеллигенцию (небелогвардейскую) на борьбу с ворами.
И каждый месяц в Советской республике растет % буржуазных интеллигентов,
искренне помогающих рабочим и крестьянам, а не только брюзжащих и извергающих
бешеную слюну. В Питере «видеть» этого нельзя, ибо Питер город с исключительно
большим числом потерявшей место (и голову) буржуазной публики (и «интеллигенции»),
но для всей России это бесспорный факт.
В Питере или из Питера убедиться в этом можно только при исключительной политической
осведомленности, при специально большом политическом опыте. Этого у Вас
нет. И занимаетесь Вы не политикой и не наблюдением работы политического строи-
тельства, а особой профессией, которая Вас окружает озлобленной буржуазной интеллигенцией,
ничего не понявшей, ничего не забывшей, ничему не научившейся, в луч-
шем — в редкостно наилучшем случае — растерянной, отчаивающейся, стонущей, по-
вторяющей старые предрассудки, запуганной и запугивающей себя.
Если наблюдать, надо наблюдать внизу, где можно обозреть работу нового строе-
ния жизни, в рабочем поселке провинции или в деревне, — там не надо политически
охватывать сумму сложнейших данных, там можно только наблюдать. Вместо этого Вы
поставили себя в положение профессионального редактора переводов и т. п., положе-
ние, в котором наблюдать нового строения новой жизни нельзя, положение, в котором
все силы ухлопываются на больное брюзжание больной интеллигенции, на наблюдение
«бывшей» столицы в условиях отчаянной военной опасности и свирепой нужды.
Вы поставили себя в положение, в котором непосредственно наблюдать нового в
жизни рабочих и крестьян, т. е. 9/10 населения России, Вы н е м о ж е т е; в котором
Вы вынуждены наблюдать обрывки жизни бывшей столицы, из коей цвет рабочих ушел на фронты
и в деревню и где осталось непропорционально много безместной и безработной интеллигенции,
специально Вас «осаждающей». Советы уехать Вы упорно отвергаете.
Понятно, что довели себя до болезни: жить Вам, Вы пишете, не только тяжело, но и
«весьма противно»!!! Еще бы! В такое время приковать себя к самому больному пункту
в качестве редактора переводной литературы (самое подходящее занятие для наблюде-
ния людей, для художника!). Ни нового в армии, ни нового в деревне, ни нового на
фабрике Вы здесь, как художник, наблюдать и изучать не можете. Вы отняли у себя
возможность то делать, что удовлетворило бы художника, — в Питере можно работать
политику, но Вы не политик. Сегодня — зря разбитые стекла, завтра — выстрелы и во-
пли из тюрьмы, потом обрывки речей самых усталых из оставшихся в Питере нерабо-
чих, затем миллион впечатлений от интеллигенции, столичной интеллигенции без сто-
лицы, потом сотни жалоб от обиженных, в свободное от редакторства время, никакого
строительства жизни видеть нельзя (оно идет по-особому и меньше всего в Питере), —
как тут не довести себя до того, что жить весьма противно.
Страна живет лихорадкой борьбы против буржуазии всего мира, мстящей бешено за
ее свержение. Естественно. За первую Советскую республику — первые удары ото-
всюду. Естественно. Тут жить надо либо активным политиком, а если не лежит к поли-
тике душа, то как художнику наблюдать, как строят жизнь по-новому там, где нет цен-
тра бешеной атаки на столицу, бешеной борьбы с заговорами, бешеной злобы столич-
ной интеллигенции, в деревне или на провинциальной фабрике (или на фронте). Там
легко простым наблюдением отделить разложение старого от ростков нового.
Жизнь опротивела, «углубляется расхождение» с коммунизмом. В чем расхождение,
понять невозможно. Ни тени указаний на расхождение в политике или в идеях нет. Расхождение на-
строения между людьми, ведущими политику или поглощенными борьбой самого бе-
шеного свойства, и настроением человека, искусственно загнавшего себя в такое поло-
жение, что наблюдать новой жизни нельзя, а впечатления гниения большущей столицы
буржуазии одолевают.
Высказал Вам откровенно мои мысли по поводу Вашего письма. Из разговоров (с
Вами) я давно подходил к тем же мыслям, но Ваше письмо оформило и докончило, за-
вершило сумму впечатлений от Ваших разговоров. Не хочу навязываться с советами, а
не могу не сказать: радикально измените обстановку, и среду, и местожительство, и за-
нятие, иначе опротиветь может жизнь окончательно.
Крепко жму руку.
Ваш Ленин
Послано в Петроград
Впервые напечатано в 1925 г.